ОБРЫВ на краю ржаного поля ДЕТСТВА - Страница 59

Насмотревшись на медведей, мы отчалили из зверинца, пересекли узенькую улочку в Саду и прошли через тамошний подземный переходик, где вечно мочой воняет. Он прям по пути к карусели. Старушка Фиби ещё со мной не разговаривала, всё такое, но теперь уже топала почти рядом. В общем, взял её за хлястик — просто от делать нефига, — но ей не понравилось.

— Не распускай, — говорит, — грабли, пожал’ста.

Пока ещё на меня злится. Но уже не столь сильно, как раньше. Короче, мы всё ближе и ближе подходим к круговерти, уже долетает придурошная песенка, которую там вечно крутят — «О, Мари!». В моём детстве, чуть не пятьдесят лет назад, здесь всю дорогу играли тот же самый напевчик. Замечательное у каруселей свойство: на них всегда заводят одни и те же пластинки.

— Я думала, зимой круговерть закрыта, — удивилась старушка Фиби. Первый раз хоть чего-то сказала. Наверно забыла, дескать вроде б обижена.

— Небось из-за Рождества, — говорю.

Она не ответила. Наверно про обиду вспомнила.

— Хошь прокатиться? — спрашиваю. А сам знаю: наверняка хочет. Помню, мы с Элли и Д.Б. водили её, совсем ещё крошечную, в Сад — дык она от карусели просто балдела. Всякий раз за уши не оттащишь от проклятой хреновины.

— Я слишком большая. — Вот чёрт: думал, не ответит.

— Не-а, вовсе нет. Давай. А я тя подожду. Давай-давай.

Мы уже подошли. На круговерти каталось несколько мальчишек-девчонок, большей частью совсем малыши; вокруг на скамьях сидели родители, поджидая, всё такое. Я купил для старушенции Фиби в окошке билет. Отдаю ей. А она стоит прям рядом со мной.

— На, — говорю. — Погоди чуток… возьми вообще все тити-мити.

Достаю остальные одолженные ею бабки.

— Держи у себя. Они мои — а хранятся пусть у тебя, — и тут же добавила: «Пожалуйста».

Как же на мóзги давит, коль тебе говорят «пожалуйста». В смысле, Фиби, иль ещё кто. Прям адская тоскища вдруг наехала. Но ни фига, убрал бабки в карман.

— Сам-то проехать не хочешь? — И глядит вроде как с приколом. Сразу видно — уже не особо дуется.

— Пожалуй, в следу’щий раз. Щас просто посмотрю. Билет у тебя?

— Ага.

— Ну дык беги — а я сяду вон на ту скамейку. Да на тебя поглазею.

Сел на лавку, она взбежала на карусель. Обошла всю. В смысле, разок прошла по кругу. Затем села на большущего коричневого потрёпанного конягу. Тут карусель закружилась, и я смотрел, как Фиби проезжает один оборот, следующий… В заезде участвовало всего пять-шесть ребятишек, а песенку включили «Дым застилает глаза». Запись прям джазовая, весёлая. Все дети норовили достать до золотого колечка, старушка Фиби тоже, посему я мандражировал, как бы не упала с проклятого скакуна, но помалкивал, даже не пошевелился. Вся феня в чём: раз уж ребятишкам приспичило достать до золотого кольца, надо разрешить и не лезть с разговорами. Упадут — дык упадут, но хуже нету встревать.

Круговерть остановилась, Фиби слезла с коня, подходит и говорит:

— Ты тоже разик проедь.

— Не-а, лучше на тя поглазею. Просто посижу-погляжу, — а сам протягиваю немного из её бабок. — На-ка. Купи ещё билетов.

Взяла мелочь.

— Я на тебя больше не сержусь, — говорит.

— По’ял. Беги скорей — щас опять пое’ет.

И вдруг меня поцеловала. Потом, подставив ладошку, говорит:

— Дождик пошёл. Уже капает.

— Я чую.

А она взяла да, сунув руку в карман моей куртки, достала красную охотничью кепку и напялила мне на голову — вот чёрт, я чуть не отпал.

— А сама-тоне хочешь надеть? — спрашиваю.

— Разрешаю поносить немножко.

— Ладно. Теперь беги скорей. А то пропустишь заезд. Коня займут, иль ещё чего.

Но она всё тянула.

— Ты ведь не наврал? Взаправду никуда не уезжаешь? После домой пойдёшь?

— Ага, — говорю. Честно сказал. Зачем заливать-то? Впрямь потом пошёл домой. — Ну, беги. Уже запускают.

Фиби помчалась, купила билет и как раз вовремя вбежала на треклятую круговерть. Обойдя вокруг, выбрала любимую клячу. Влезла. Помахала мне, а я — ей.

Ё-моё, тут ливанул зверский дождина. Словно из ведра, Господом Богом клянусь. Все предки: мамаши, вообще все — подбежав к карусели, встали прям под крышей, дабы не промокнуть до костей, всё такое, а я ещё долго сидел на скамейке. Вымок насквозь, особенно плечи да ноги. В каком-то смысле правда здорово защитила охотничья кепка, но один хрен промок до нитки. А — мне по фигу. Вдруг почувствовал себя адски счастливым, глядя на старушку Фиби, наматывающую круг за кругом. Чёрт, чуть не заревел от какого-то телячьего восторга — честно вам говорю. Даже не знаю почему. Просто она столь клёво смотрелась на чёртовой круговерти — в голубенькой курточке, и вообще. Господи, жаль вы не видели.

26

Вот и всё. Наверно не в лом бы рассказать ещё, как вернулся домой, да заболел, и тэдэ, да в какое учебное заведенье меня хотят заслать грядущей осенью, после того как выпустят отсюда, но почему-то неохота. Честно. Вся подобная хренотень мне щас глубоко по фигу.

Многие — особенно здешний чувак, копающийся в подсознаньи, — всю дорогу достают, намерен ли прилагать старанья, когда продолжу в сентябре учёбу. По-моему, более дурацкий вопрос трудно придумать. В смысле, откуда заранее знать, чего сделаешь, пока не начнёшь делать? Ответ предельно прост: ниоткуда! Вроде бы намерен, но наверняка — не знаю. Клянусь: вопросец просто придурошный.

Д.Б. вообще-то лучше других, однако тоже донимает всякими расспросами. Приезжал тут в прошлую субботу с подружкой-англичанкой, снимающейся в новой ленте по его действу. Вся из себя жеманная, зато весьма красивая. Короче, она пошла в уборную — к чёрту на рога, в другое крыло, — а Д.Б. спрашивает, мол чего думаю про всю хренотень, кою вам щас поведал. Ну как, чёрт возьми, сказать? Честно говоря, понятья не имею. Жалею, что растрепал всё слишком многим людям. А наверняка знаю, пожалуй, лишь одно: вроде бы скучаю по всем, о ком рассказал. Ну, например, хоть по старичкам Страдлейтеру да Акли. Кажется, не хватает даже засранца Мориса. Чуднó всё-таки… В жисть ни фига никому не рассказывайте. Стоит рассказать — сразу жуткая тоска заедает.