ОБРЫВ на краю ржаного поля ДЕТСТВА - Страница 21

— Где? — аж вся затряслась на фиг. — Где?

— Эх, прозевали. Уже вышел. Следовало сразу смотреть, чуть только сказал.

Почти остановившись, она стала пялиться поверх голов в надежде разглядеть.

— Вот блин! — говорит.

Да, крепко огорчена, и всё из-за меня. Я чертовски пожалел о шуточке. Над определёнными людьми нельзя подтрунивать, даже коль того заслуживают.

Но послушайте, в чём прикол-то. Едва вернулись к столу, мымра говорит двум другим, мол из кабака вот прям щас вышел Гари Купер. Ё-моё, Лаверн и Бёрнис, услыхав, чуть с собой не покончили. Ужасно запереживали, набросились на Марти, видала ль его, да чё, да как. Видала, говорит, но лишь мельком. Я прям отпал.

Стойку уже прикрывали; я быстренько заказал всем девицам по два коктейля, а себе попросил притаранить ещё две стакашки коки. Стол чуть не прогибался от бокалов. Одна из чудищ, которая Лаверн, всё поджиглетничала, чё’й-та мол хлещу только водицу. Шутки напрочь дуболомистые. Они со старушкой Марти лакали прохладительные смеси — Господи, в середине-то декабря! Совсем не врубаются. А белокурая, ну Бёрнис, глушила виски, запивая водой. Закладывала только так, доложу я вам. Все три постоянно крутили бошками — не пропустить бы кинозвёзд. Почти не разговаривая, даже между собой. Самой словоохотливой оказалась Марти. Всё несла да несла занудную пошлятину: уборную, например, называла «комнаткой для девочек», ещё ей обалденно легло на душу, как обшарпанный кларнетист из шайки «Корешей» встал тюфяком и пропилил две заранее подготовленные горячие импровизации, от коих просто колотун пробрал. Кларнет называла «лакричной палочкой». Короче, сплошной похабон. Другая страхолюдина, Лаверн, считала себя весьма остроумной. Всё приставала, дескать позвони отцу да спроси, не занят ли сегодня вечером. Всё доставала, имеет ли папаша любовницу. Четыре раза спросила — вот острячка! Старушка Бёрнис, ну белокурая, вообще молчала. К ней обращаешься, а она каждый раз: «Чево?» С ума спрыгнешь.

Прикончив выпивку, резко засобирались: пора спать. Дескать завтра рано вставать и бечь на первое представленье в Радио-городок. Уговаривал ещё чуток посидеть, но куда там. Короче, распрощались. Пообещал их разыскать, коли в один прекрасный день приеду в Сиэтл, но вообще-то берёт сильное сомненье. В смысле, что стану разыскивать.

Вместе с куревом и всем остальным попал на тринадцать зелёных. Полагаю, им следовало по крайней мере предложить самим заплатить за напитки, высосанные до того, как к ним подсел. Я бы, конечно, не позволил, но предложить-то надо. Мне, честно говоря, по фигу. Ни хрена не соображают, к тому же шляпы уродские, но с понтом, и вообще… Вскакивать чуть свет ради первого представленья в Радио-городке! Просто тоска зелёная. Представляете, кто-то — ну, скажем, девица в безобразной шляпке — прикатывает в Новый Йорк — из Сиэтла, государство Уошингтон, вот Господи, — дабы, вскочив ни свет ни заря, мчать в Радио-городок на чёртово первое представленье. У меня с тоски аж всё опускается. Лучше каждой по сто выпивок купить, только про эдакое не слышать.

Я свалил из «Лавандовой комнаты» почти сразу после них. Всё равно закрывалось, «Кореши» уже давно не лабают. Да вообще в подобных заведеньях ужасно противно, раз не с кем поплясать вволю, а халдей заместо горячительного тащит грёбаную коку. Во всём мире нет ночного кабака, где не в облом долго сидеть без хмельного и постепенно не нажираться. Или нужна девчонка, от которой по-настоящему балдеешь.

11

По пути в прихожую вдруг вспомнил о Джейн Галлахер. Вспомнил — и опять на ней задвинулся. Сев в какое-то обшарпанное кресло цвета блевотины, представил их со Страдлейтером в тачке проклятого Эда Бэнки; хоть, чёрт побери, совершенно уверен, что Страдлейтер её не трахнул — уж Джейн-то знаю точно облупленную, — всё равно из башки она не шла. Словно свои пять пальцев её знаю. Правда. В смысле, любит не только шашки, но и разные виды телесных упражнений; вот мы, познакомившись, всё лето почти каждое утро играли в теннис, а после обеда — в гольф. Я впрямь сошёлся с ней довольно близко. Не в половом, естественно, смысле — нет, до такого не доходило — просто мы постоянно виделись. Дабы узнать девчонку, не обязательно всю дорогу тащить её в постель.

А свели знакомство из-за ихнего добермана. Приспособился гадить у нас на лужайке, отчего мама жутко досадовала. Звонит мамаше Джейн и устраивает крупную разборку. Моя родительница запросто способна сделать из мухи слона. Дня через два смотрю — у общественного пруда лежит на пузе Джейн. Ну поздоровался. Знал, дескать живёт по соседству, но раньше ни разу не общались, всё такое. Короче, привет мол. Но она дала мне крутого. С адским трудом её убедил, мол мне совершенно на хер по барабану, где гадит их пёс. Пусть хоть в гостиной наложит, коль охота. Словом, после того случая мы с Джейн подружились, и вообще. Тем же вечером сыграли в гольф. Потеряла, помню, восемь мячей. Восемь. А сколько времени её уговаривал хотя б не закрывать во время удара глаза! Но благодаря мне она здорово прибавила. В гольф я играю весьма недурственно. Если скажу, за сколько ударов прохожу все лунки, вы, пожалуй, не поверите. Однажды меня даже хотели снять для учебной плёнки, но в последний миг я передумал. Решил: раз столь сильно ненавижу кино, непорядочно разрешать запихивать себя в какую-то там учебную плёнку.

Она клёвая девчонка, ну Джейн. Не сказал бы, дескать писаная красавица. Но я от неё балдел. Рот немного великоват. В смысле, стоит ей начать говорить и завестись, рот прыгает в пятидесяти направленьях — ну, губы там, всё такое. Просто обалдемон. Причём в жисть его не закрывает до конца, ну рот. Всю дорогу приоткрыт, особенно пока готовится к удару в гольфе или читает книжку. Джейн вечно читала, и очень хорошие книжки. Вирши, всё такое. Кроме моих родственников, она единственная, кому я показывал лаптёжную перчатку Элли, со всеми написанными на ней строчками. Она ведь сроду его не видала, и вообще, потому как в Мэн приехала первый раз — до того-то ездила на мыс Код — но я много про братишку рассказывал. Ей подобная хренотень не по фигу.