ОБРЫВ на краю ржаного поля ДЕТСТВА - Страница 36

Вот эдакие у неё завсегда замечательные мысли.

— Кататься на коньках в Радио-городок? В смысле, прямо сейчас?

— На часик самое большое. Не хочешь? Если нехочешь…

— Я не сказал не хочу. Поехали. Раз тебе охота.

— Дык ты за? Ты-то хочешь? В смысле, мне по фигу, поедем или нет.

Как же, по фигу ей.

— Там дают напрокат миленькие юбочки для узорного катанья, — сказала старушка Салли. — Дженнетт Калц брала на прошлой неделе.

Вот почему столь приспичило. Хочет полюбоваться на себя в юбочке, только-только попку прикрывающей, и всё такое.

Короче, поехали. Взяли коньки, а Салли выдали ещё голубенькую шмотку, чтоб удобней задом вертеть. Ей впрямь адски шло, тут уж никуда не денешься. И не подумайте, якобы она о том не догадывалась. Всё время шла впереди, дабы я оценил её кругленькую попочку. Оценил. Признаю.

Но самое смешное — катались мы хуже всех на проклятом пятачке. В прямом смысле: хуже всех. А уж там присутствовали такие коряги! Старушка Салли всю дорогу подворачивала ноги внутрь, чуть не до самого льда. Ладно б только выглядела по-дурацки, но ей ведь, небось, жутко больно. По себе знаю. Ноги — хоть отстёгивай. Да, выглядели мы, чувствую, великолепно. А противней всего — вокруг толпились сотни две зевак, от нефига делать наблюдавших, кто как колупается-кувыркается.

Салли упиралась из последних сил. Прям самоистязанье какое-то. Даже жаль её стало. В конце концов я предложил:

— Давай посидим внутри, выпьем чего-нибудь.

— Самая, — говорит, — твоя замечательная мысль за весь день.

В общем, сняв чёртовы коньки, входим в закусочную. Там пожалуйста сиди в носках, заказывай питьё, глазей на катающихся. Приземлились за столик, Салли стащила перчатки, я дал ей сигаретку. Смотрит не больно-то весело. Подошёл халдей, заказываю кока-колу для неё — выпивку она не хотела — и виски с содовой для себя, но сукин сын не пожелал нести горячительное, посему пришлось тоже взять коку. Потом я вроде как стал жечь спички. Часто эдак делаю, чуть только на меня находит. Вроде б даю им гореть, пока ухитряюсь держать, а после бросаю в пепельницу. Дёрганый всё же.

Вдруг ни с того ни с сего старушка Салли говорит:

— Слушай. Мне надо знать. Дык придёшь помогать ёлку наряжать в сочельник или нет? Мне надо точно.

Всё ещё дуется из-за своего телепанья на коньках.

— Я ведь писал: приду. Ты уже раз двадцать спрашивала. Конечно, приду.

— Мне надо знать наверняка. — И стала озирать весь проклятый кабачок.

Тут я, неожиданно бросив жечь спички, вроде как наклонился к ней через стол. В голове снуют всякие мысли.

— Эй, Салли!

— Чего? — а сама разглядывает девицу в другом конце забегаловки.

— Тебе хоть раз становилось всё поперёк горла? В смысле, не боишься, мол всё пойдёт вкривь да вкось, коль чего-нибудь не придумать? В смысле, по вкусу учёба, всяческая подобная хренота?

— Обалденная тоскища.

— В смысле — ты её ненавидишь? Понятное дело, обалденная тоскища, но ты её ненавидишь? Вот я о чём.

— Ну, не сказать ненавижу. Вечно тебе надо…

— Дык вот: я — ненавижу. Ё-моё, не перевариваю. Да разве только учёба! А всё остальное? В Новом Йорке жить ненавижу, и вообще. Наёмные тачки. Водителей автобусов, орущих про выход через заднюю дверь. Ненавижу знакомиться с балаболами, называющими Лантов душками. Ездить вверх-вниз на подъёмниках, а ведь из дома просто хочется выйти. Чуваков, вечно подгоняющих всем штаны в мастерских. Людей, кто всю дорогу…

— Не кричи, пожалуйста, — сказала старушка Салли. Вот чуднó, я ведь даже голоса не повысил.

— Взять хоть легковушки, — говорю очень спокойно. — Многие прям на них помешаны. Волнуются, заметив царапинку, вечно обсуждают, сколько проедешь на литре горючего, а покупая новую тачку, сразу начинают кумекать, как бы пристроить её в счёт покупки ещё более новой. А мне не нравятся даже старые драндулеты. В смысле, вовсе не занимают. Я бы лучше завёл чёртову клячу. Господи, лошадь по крайней мере живая. Её хоть по крайней…

— Даже не понимаю, о чём ты. Перескакиваешь с одного…

— Знаешь, чего? — говорю. — Я, наверно, в Новом Йорке-то щас лишь из-за тебя, и вообще. Кабы не ты — наверно, свалил бы отсюда к чёртовой матери. В леса, или к чёрту на кулички. В общем, я здесь исключительно из-за тебя.

— Ты прелесть, — просто хотела, дабы я сменил чёртову пластинку.

— Тебе надо разок сходить в мужскую приготовиловку. Попытайся как-нибудь. Вокруг сплошной выпендрёж; единственная задача — учить, хорошенько выучить, стать достаточно толковым, а в один прекрасный день, изловчившись, купить проклятый «Кадиллак»; нужно всю дорогу делать вид, якобы тебе не по фигу проигрыш футбольной сборной, целыми днями только и болтать о девчонках-выпивке-половухе; все кучкуются в какие-то гнусненькие-поганенькие стайки. Чуваки из баскетбольной обоймы — сами по себе, католики — отдельно, умники проклятые держатся друг за дружку, игроков в бридж вообще водой не разольёшь. Даже чуваки из грёбаного кружка «Лучшая книга месяца» — и у тех совместная тусовка. А норовишь завести с кем-то человечес…

— Знаешь, чего, — сказала старушка Салли. — Многим мальчикам учёба даёт гораздо больше.

— Да знаю! Конечно, даёт — некоторым! А мне — только это. Понимаешь? Вот я такой. Эдаким, чёрт побери, уродился. Мне вообще почти ничего ни хрена не даёт. Плохи мои дела. Делишки просто паршивые.

— Точно.

Внезапно в голову пришла задумка.

— Слушай, — говорю. — Имеется мысля. Как насчёт уехать отсюда к чёртовой матери? Я тут подумал. У меня в Гринич-Виллидж знакомый парень, недели на две позаимствуем у него тачку. Посещали вместе учебное заведенье, ещё остался должен мне десятку. Мы бы знаешь чего — завтра утром сорвались бы в Массачусетс, в Вермонт — в общем, в ту сторону, смекаешь? Там адская красотища! Честно.