ОБРЫВ на краю ржаного поля ДЕТСТВА - Страница 35

— Миленький, я тебя тоже люблю, — и тут же, на одном чёртовом дыханьи, — обещай отпустить волосы. Короткая стрижка становится пошлой. А у тебя столь восхитительные волосы!

Восхитительные, ядрёна вошь!

Постановка оказалась не из самых паршивых. Но всё равно изрядное дерьмо. Как бы пятьсот тыщ лет из жизни пожилых супругов. В начале, пока они ещё молодые, всё такое, девицыны родители против, дабы шла за парня замуж, а та один хрен выходит. Потом становятся старше, старше. Муж уходит на войну, а у жены брат — забулдыга. В общем, не особо занимательно. В смысле, не волновало, как кто-то в семье умирает, иль ещё чего. Ведь всего лишь кучка лицедеев. Муж с женой выглядели довольно неплохой старой четой — очень остроумной, и вообще — но никак не получалось в них въехать. Ну вот хотя бы: целое представление пьют чай, иль ещё какую-то чёртову хренотень. Чуть появятся, слуга тут же суёт им чай, или жена сама кому-нибудь наливает чашечку. Всю дорогу входят да выходят некие люди — аж голова кругом от садящихся-встающих. Алфред и Линн Ланты представляли супругов в старости, очень неплохо всё отыгрывали, но не особо меня зацепили. Правда, я бы сказал, выделялись. Вели себя и не как люди, и не как исполнители. Трудно объяснить. Словно осознавая собственную известность, всё такое. В смысле, играли хорошо, даже слишком хорошо. Не успеет кто-то из них закончить говорить, другой сразу подхватывает. Как бы беседа всамделишных людей: друг друга перебивают, и вообще. Беда в чём: слишком похоже на то, как разговаривают, перебивая. Короче, вели себя вроде наподобье старины Эрни из Гринич-Виллидж, пока тот играет на фоно. Выполняя дело слишком клёво да за собой не следя, через определённое время начинаешь выпендриваться. И сразу ты уже не столь хорош. Но всё ж из исполнителей в представленьи только у них — в смысле, у Лантов — вроде как башка по-настоящему работает. Тут уж ничё не попишешь.

После первого действия мы вместе со всеми другими козлами вышли покурить. Какие страсти-мордасти! Вы в жизни не видали столько балаболов. Курят — аж дым из ушей — и громко рассуждают о постановке, дабы все вокруг знали, сколь тонко они чувствуют. Около нас стоял смолил какой-то пришибленный кинолицедей. Имени не знаю, но в военных лентах вечно играет чуваков, которые перед наступленьем накладывают в штаны. При нём торчала охренительная белокурая тёлка, оба усердно томились, всё такое; тот притворялся, якобы даже не замечает, мол народ на него глазеет. Адская скромность. Я от него прям заторчал. Старушка Салли только повосхищалась Лантами, а так больше помалкивала, поскольку нашла дела поважней: вертеть тыквой да разыгрывать из себя очаровашку. И вдруг в противоположном конце прихожей углядела знакомого мудака. В тёмно-сером прикиде и клетчатой безрукавке. Словно спустился с объявленья о каком-нибудь уважаемом вузе. Аж противно. Стоял, прислонясь к стене, укуривался до смерти, всем видом показывая, сколь ему черто-овски ску-ушно. Старушка Салли заладила:

— Откуда ж я знаю того мальчика?

Куда с ней ни придёшь, вечно кого-то знает. Или ей кажется, мол знает. Вот и тут завела одно и то ж, пока мне к чёрту не надоело:

— Почему б не пойти да душевно с ним расцеловаться, раз знакомый? Доставь ему такое удовольствие.

Обиделась. В конце концов пентюх её заметил, подваливает поприветствовать. Глянули б вы на их радость. В пору подумать, целых двадцать лет друг дружку не встречали. А в детстве купались в одной ванночке, иль ещё где. Старинные приятели! Я чуть не блеванул. Самое смешное, жизнь-то, небось, свела всего единожды, на какой-нибудь выпендрёжной вечеринке. Наконец утёрли слюни-сопли, и старушка Салли нас познакомила. Зовут Джордж, дальше не помню, учится в Андовере. Круто, очень круто. Жаль, вы его не наблюдали, после того как старушенция Салли спросила, по вкусу ль ему представленье. Ведь подобным балаболам для ответа нужен простор. Он шагнул назад и наступил на ногу даме. Все пальцы ей, небось, переломал. Само действо, говорит, не Бог весть какое, но Ланты, безусловно, сущие душки. Душки. Бог мой! Душки. Я прям отпал. Тут они со старушкой Салли заговорили про кучу общих знакомых. Более тарабарский разговор трудно представить. Наперебой сыпали хатами, именами, кабаками. Ко времени возвращенья в зал меня уже мутило. Честно. А в следующем перерыве продолжили чёртову занудную беседу. Припомнили ещё тьму имён и явок. Хуже всего, что придурок вещал наигранным великосветским голосом, обалденно утомлённо, высокомерно. Ну прям точно баба. Ублюдок без зазренья совести влез в чужое свидание. После представленья на миг показалось, даже в тачку к нам залезет — шёл рядом чуть не две улицы — но его, говорит, ждут на какой-то выпендрёжной тусовке. Прям вижу: сидят в кабаке чуваки в клетчатых безрукавках и разбирают по косточкам постановки, книги, женщин — да такими томными-чванливыми голосами. Просто мухи дохнут.

Мы сели в тачку; я уже почти ненавидел старушку Салли из-за показушного Андоверского выродка, коего пришлось слушать чуть не десять часов подряд. Даже собирался отвезти её домой, всё такое — честное слово, собирался — но тут она говорит:

— У меня замечательная мысль! — ей вечно приходят замечательные мысли. — Слушай. Тебе домой во сколько надо на ужин? В смысле, очень спешишь, или как? Тебе домой к какому-то определённому времени?

— Мне? Нет. Ни к какому не ко времени, — говорю. Ё-моё, более честных слов никто ещё отродясь не произносил. — А чё?

— Поехали кататься на коньках в Радио-городок!