ОБРЫВ на краю ржаного поля ДЕТСТВА - Страница 50

Я слышал, как мама, выйдя, закрыла дверь. Подождал минуту-другую. Затем выполз из шкафа. Причём тут же в темнотище налетел на старушку Фиби — оказывается, вылезла из кровати и шла чего-то мне сказать.

— Не ушиб? — спрашиваю. Теперь приходилось шептать — ведь предки дома. — Пора сваливать.

В потёмках нащупал кровать; сев на краешек, надеваю туфли. Пожалуй, тут вроде как засуетился.

— Щас неходи, — прошептала Фиби. — Погоди, пока уснут!

— Наоборот. Нужно щас. Щас лучше всего. Она пойдёт в ванную, папаша включит новости, иль ещё чего. Лучше всего прям щас.

А сам с трудом шнурки завязываю. Вот чёрт, надо ж эдак задёргаться. Меня б, конечно, не убили, и вообще — просто радости мало, всё такое, коль дома застукают.

— Где ты, ё-моё? — спрашиваю старушку Фиби. Вот мрак кромешный, ни хрена не разберёшь.

— Здесь, — стоит прям рядом со мной, а ни фига не видно.

— Я оставил проклятые чемоданы на вокзале. Слушай. Как у тебя с бабками, Фиб? А то почти ни шиша не осталось.

— Только рождественские. На подарки, всё такое. Ещё вообще ничего не купила.

— Мм-х! — не хотел забирать её подарочные тити-мити.

— Возьми немного.

— Неохота брать рождественские.

— Немножко одолжить могу.

Слышу — шебуршится у письменного стола Д.Б, открывает тыщу ящиков, шарит по ним. Темнотища в комнате — глаз выколи.

— Раз уедешь, значит не увидишь меня в постановке, — говорит дрожащим голосом.

— Нет увижу. До того никуда даже не поеду. Думаешь, собираюсь пропустить постановку? Поживу, наверно, у господина Антолини — скорей всего, до вторника. И вечером приеду домой. Я те звякну, чуть только получится.

— Вот, — старушка Фиби пыталась отдать бабки, но никак не нащупает мою руку.

— Где?

Вложила бумажки в ладонь.

— Эй, зачем столько? Дай два-три рваных — и всё. Кроме шуток… На, — пытаюсь сунуть, а она не берёт.

— Возьми все. Потом отдашь. Принесёшь на представленье.

— Сколько здесь, Господи?

— Восемь-восемьдесят пять. Шестьдесят пять. Малость потратила.

И тут у меня вдруг потекли слёзы. Не сдержался. Плакал так, что никто б даже не услышал, — но плакал. Старушенция Фиби адски испугалась, подошла, желает утешить, но заплакав, чёрта с два сразу прекратишь. А сам всё ещё сижу на краю кровати; она положила лапу мне на плечи, я тоже сестрёнку обнял, но всё равно долго не мог успокоиться. Думал, задохнусь до смерти, иль ещё чего. Ё-моё, на бедную старушку Фиби дикого страху нагнал. К тому ж окно проклятое открыто, и вообще; чувствую, она дрожит, всё такое — ведь в одной пижаме. Норовлю запихнуть обратно в постель — упирается. В конце концов откатило. Правда, весьма, весьма нескоро. Короче, застегнул на все пуговицы куртку, всё такое. Пообещал позвонить. Она говорит, хочешь — ложись со мной, но я отказался. Мне, говорю, лучше отвалить, г-н Антолини ждёт, и вообще. Затем достал из кармана охотничью кепку и отдал ей. Она любит всякие прикольные кепки. Ещё не желала брать, но я заставил. Готов поспорить: спать легла в ней. Честно — от таких кепок Фиби просто балдеет. Потом ещё раз пообещал звякнуть, чуть только получится, и отчалил.

Выйти к чёрту из квартиры оказалось гораздо легче, чем в неё залезть, и вот почему. Просто уже стало почти по фигу, застукают или нет. Честно. Решил: нарвусь дык нарвусь. Вроде б даже сам уже хотел нарваться.

Подъёмник не вызывал, до самого низа шёл по ступенькам. У нас там эдакая чёрная лестница, а на ней тыщ десять мусорных вёдер. Чуть шею не сломал, но ни фига, обошлось. Новый чувак внизу меня даже не видел. Небось, до сих пор думает, якобы я у Дикстайнов.

24

У г-на с г-жой Антолини обалденно роскошная квартира недалеко от Саттона: в гостиную спуск из двух ступенек, стойка для выпивки, всё такое. Я уже несколько раз там бывал — ведь после моего отвала из Элктоновых Холмов г-н Антолини нередко заглядывал к нам домой пообедать да расспросить про успехи-достиженья. Тогда-то ещё холостяковал. А как женился, мы с ним и г-жой Антолини довольно часто играли в теннис. Г-жа Антолини — член Западного теннисного общества в Лесистых Холмах на Длинном острове. Бабок у неё — куры не клюют. Вообще-то ей лет на шестьдесят больше, чем г-ну Антолини, но вроде б они неплохо друг к дружке притёрлись. Во-первых, у обоих тыква клёво соображает, особенно у г-на Антолини, но в разговорах он чаще острит, ну наподобье Д.Б., нежели умничает. А г-жа Антолини прям вся из себя строгая. Её мучают тяжёлые приступы удушья. Оба читали все рассказы Д.Б., г-жа Антолини тоже; едва брат собрался в Холливуд, г-н Антолини ему позвонил и сказал, мол не стоит. Однако тот всё равно уехал. Г-н Антолини считает: человеку, умеющему писать на уровне Д.Б., в Холливуде делать нефига. Ну в точности моя мысль, почти слово в слово.

До их дома добрался б и пешком, ибо не хотел зря тратить рождественские бабки Фиби, но выйдя на улицу, жутко хреново себя почувствовал. Вроде как черепушка закружилась. Короче, взял тачку. Не хотел — а ни шиша не поделаешь. Да ещё столько времени искал проклятый драндулет.

После того как пацан с подъёмника в конце концов отвёз меня наверх, сволочь, я позвонил; дверь открывает старина Антолини. В халате да тапочках, а в руке держит бокал горючего. С одной стороны чувак навороченный, с другой — здорово керосинит.

— Холден, голубчик! — говорит. — Боже мой, ещё на полметра вымахал. Рад тебя видеть.

— Здравствуйте, господин Антолини! Как госпожа Антолини?

— Мы обои просто в шоколаде. Давайте-ка разоблачимся. — Помог снять куртку, приладил её на вешалку. — Полагал, ты возникнешь с новорождённым младенцем в руках. Негде приклонить главу. Снежинки на ресницах. — Порой обалденно круто замешивает. Повернувшись в сторону кухни, закричал: «Лиллиан! Как там кофе?» — Г-жу Антолини зовут Лиллиан.