ОБРЫВ на краю ржаного поля ДЕТСТВА - Страница 49

Пожалуй, г-н Антолини лучший учитель изо всех, какие мне попадались. Ещё довольно молодой чувак — чуть старше Д.Б., — и с ним не в лом поприкалываться, нисколько не теряя к нему уваженья. Именно он в конце концов поднял Джеймза Касла — ну парня, выпрыгнувшего из окна, я вам рассказывал. Старина Антолини пощупал у него пульс, всё такое, после снял плащ, прикрыл Джеймза Касла, сам отнёс к врачу. И по фигу, что весь плащ испачкается кровью.

Возвращаюсь в комнату Д.Б., а старушка Фиби включила приёмник. Передают наигрыши для плясок. Правда, работает очень тихо, дабы не разбудить служанку. Посмотрели б вы на неё. Вылезя из-под одеяла, сидит прям посреди кровати, а ноги заплела — ну, словно йог какой-нибудь. И пиликанье слушает. Просто отпад.

— Иди, — говорю. — Хочешь поплясать?

Ещё совсем маленькой я учил её круженью, всякому такому. Двигается она здорово. В смысле, просто показал несколько ходов. А вообще-то сама наловчилась. Человека ведь нельзя научить, как надо плясать.

— Ты же, — говорит, — в туфлях.

— Сниму. Давай.

Пулей выскочила из кровати, подождала, пока разуюсь, и мы немного покружили. У ней впрямь обалденно клёво выходит. Вообще-то не люблю людей, пляшущих с детьми; вид обычно просто ужасный. В смысле, сидишь где-либо в кабаке, а какой-то старпер выводит на площадку маленькую дочку. Вечно у неё сзади по оплошности задрано платье, к тому ж вообще девчонка ни хрена двигаться не умеет — короче, смотреть противно — но мы с Фиби на людях не вылазим. Так — дома дурака валяем. Но с нею-то случай особый, она-то как раз плясать умеет. Всё улавливает, куда ни поведи. Даже мои длиннющие ноги не мешают — в смысле, нужно лишь адски крепко её держать. Совсем не отстаёт. Хоть делай всякие переходы или какие-нибудь допотопные прикольчики, даже джиттербаг не слабó чуток отчебучить — всё равно успевает. Танго — и то сладит, чёрт побери.

Пляски четыре кружили. В перерывах она уморительная, бесёнок. Просто стоит в исходном положеньи. Даже не разговаривает, и вообще. Обоим надо, замерев, ждать, пока лабухи снова заиграют. Отпад. Но смеяться, само собой, тоже нельзя.

Короче, сплясали вещи четыре; я выключил приёмник. Старушка Фиби, запрыгнув обратно в кровать, влезла под одеяло.

— У меня уже лучше выходит, правда? — спрашивает.

— Ещё бы!

А сам снова сел на кровать. Дышу прям с трудом. Надо же столь адски укуриться — никакой дыхалки не осталось. А ей — хоть бы хны.

— Пощупай мой лоб, — вдруг говорит.

— Зачем?

— Пощупай. Просто тронь по-быстрому.

Дотрагиваюсь. Но ни шиша не почувствовал.

— Пылает? — спрашивает.

— Нет. А должен?

— Ага… ща’сделаю. Ну-ка ещё раз.

Я опять тронул, но так ни фига и не уловил, а сам говорю:

— Вроде б уже начинает, — не хочу, дабы у неё развился проклятый зажим.

Она кивнула:

— Запросто нагоню выше тернометра.

— Термометра. Кто тебе сказал?

— Научила Элис Холмборг. Надо скрестить ноги, задержать дыханье и думать про чего-нибудь очень-очень горячее. Про отопленье, иль ещё чего. Тогда весь лоб становится прям горячим-горячим — запросто даже пальцы кому-нибудь обжечь.

Ну, умора. Я отдёрнул от лба руку, якобы обалденно испуган.

— Спасибо за предупрежденье.

— Да нет, твои б не обожгла. Не стала б слишком… Тсс!

И прям подпрыгнула на кровати. Вот чёрт, аж сердце ёкнуло от страха.

— Ты чё? — говорю.

— Дверь! — громко шепчет. — Вернулись!

Я вскочил, подбежав к столу, вырубил свет. Потом схватил туфли, загасил окурок о каблук, сунул ошмётки в карман, помахал руками, ну дым разогнать — вот чёрт, не следовало здесь курить, — залез в стенной шкаф и прикрыл за собой дверцу. Ё-моё, сердце колошматит словно бешеное.

Слышу, в комнату вошла мама.

— Фиби? Хватит притворяться. Я видела свет, сударыня.

— Привет! Не спалось. Как съездили?

— Чудесно, — скорей всего, мама просто так сказала. В гостях особого удовольствия не получает. — Позволь спросить, почему не спишь? Тебе не холодно?

— Да нет, просто не спалось.

— Фиби, уж ты здесь не курила ли? Скажи, пожалуйста, правду, сударыня.

— Чево? — спрашивает старушка Фиби.

— Ты меня слышала.

— Просто прикурила на миг. Всего один раз вдохнула. И сразу выбросила в окошко.

— Позволь спросить, зачем?

— Не спалось.

— Меня это не радует, Фиби. Совсем не радует. Хочешь ещё одно одеяло?

— Нет, спасибо. Спокой’ночи! — яснее ясного: старушка Фиби норовит побыстрей от неё отделаться.

— Как просмотр? — спрашивает мама.

— Здоровско. Только мамаша у Элис… Весь целый показ наклонялась и приставала, не знобит ли её. Зато обратно ехали на легковушке.

— Дай-ка лоб пощупаю.

— Ничем я не заразилась. У неё ни фига нету. Просто мамаша такая.

— Ладно. Спи сейчас же. Поужинала хорошо?

— Вшиво.

— По-моему, ты слышала, чего сказал отец об этом словечке. А почему же всё-таки вшиво? Прекрасная баранья отбивная. Я всю Лексингтонскую улицу исходила, лишь бы…

— Отбивная-то вкусная, но Чарлин, подавая тарелку, вечно на менядышит. На всю еду дышит, и вообще кругом. Прям на всёдышит, дышит.

— Ладно. Спи. Поцелуй маму. Ты помолилась?

— Ещё в уборной. Спокой’ночи!

— Спокойной ночи. Скоренько засыпай. Голова просто раскалывается, — сказала мама. Голова у неё болит довольно часто. Правда.

— Выпей аспирину, — посоветовала старушка Фиби. — Холден ведь приедет в среду?

— Насколько мне известно. А теперь укройся получше. Ещё, ещё.