— Утром купил в Новом Йорке. За один рваный. Клёво?
Страдлейтер кивнул:
— Блеск.
Просто подлизывался, потому как тут же говорит:
— Слушай, дык напишешь сочиненье? Мне надо знать.
— Выгорит по времени — напишу. Не выгорит — не напишу. — Подойдя, снова сел на соседнюю с ним раковину. — С кем у тебя свиданье? С Фицджералд?
— Обалдел? Я ж говорил: с блядюшкой завязал.
— Ну-у? Подарил бы, ё-моё. Кроме шуток. Мне такие нравятся.
— Забирай… Она для тебя старовата.
Вдруг — совершенно безо всякой причины, разве только какое-то прикольное настроенье взыграло — захотелось спрыгнуть с раковины и сделать старине Страдлейтеру полунельсон. На случай вы не знаете, приём такой борцовский: захватив чувака за шею, душить до смерти — при желании, конечно. В общем, задумано-сделано. Напал на него чёртовым барсом.
— Завязывай, Холден, ей-богу! — Ему, видишь ли, не до приколов. Бреется ведь, всё такое. — Ты чё — хошь, чтоб голову се оттяпал?
Но я не отпускаю. Полунельсон получился недурственный.
— Высвободись из моих железных клещей, — говорю.
— О, Господи! — Он положил бритву; резко подняв руки, разорвал захват. Здоровенный чувак. А я дохлятина.
— Кончай отвязываться, — и по новой начал скрести всю рожу. Всегда бреет по два раза, дабы выглядеть неотразимо. Засранным станком.
— С кем же свиданье, раз не с Фицджералд? — я снова сел на соседнюю с ним раковину. — С чертовкой Филлис Смит?
— Не-а. Сам так думал, а потом всё пошло наперекосяк… Теперь мне досталась подруга девчонки Бада Тоу… Да, чуть не забыл. Она знакома с тобой.
— Кто?
— Моя новая.
— Иди ты? Как зовут? — Во прикольно.
— Ща вспомню… Ага. Джин Галлахер.
Ё-моё, я чуть замертво не свалился.
— Джейн Галлахер, — а сам даже привстаю с раковины. Чёрт, чуть трупом не упал. — Точно на хрен, знакомы. Позапрошлым летом она жила прямо рядом. У неё ещё такой агромадный доберманище. Из-за него-то и познакомились. Псина наладился приходить в наш…
— Холден, Господи, весь свет застишь. Обязательно стоять здесь?
Ё-моё, меня прям заколотило. Правда.
— Где она? — спрашиваю. — Надо пойти поздороваться, и вообще. Где? У проходной?
— Ага.
— А с какой стати обо мне-то заговорила? Она учится в Брин-Мор? Вроде бы хотела поступать туда. Или в Шипли. Я думал, всё-таки пошла в Шипли. С какой стати обо мне-то заговорила? — Во завёлся. Правда.
— Господи, я-то почём знаю? Вставай давай. На моём полотенце сидишь.
Оказывается, придавил его дурацкое полотенце.
— Джейн Галлахер, — прям никак не поверю. — Господи, святый Боже.
Старина Страдлейтер мазал бошку маслом для волос. Моим, между прочим.
— Она плясунья, — говорю. — Ну балет там, всё такое. Часа по два занималась каждый день, даже в самую жару, и вообще. Всё переживала, мол испортит ноги — станут толстыми, и вообще. Мы с ней всю дорогу в шашки играли.
— Во что всю дорогу играли?
— В шашки.
— Господи, в шашки!
— Ага. В жисть не ходила дамками. Проведёт дамку — и больше не двигает. Постоянно держала их в заднем ряду. Выстроив все сзади, уже не трогает. Просто ей нравилось, как они там выглядят.
Страдлейтер промолчал. Многие в такую хренотень сроду не въезжают.
— Её мамаша на одной поляне с нами в гольф играла, — говорю. — Иногда я носил клюшки за участниками, ну сшибить немного бабок; раза два досталась её мать. Представляешь, проходила девять лунок за сто семьдесят ударов, не меньше.
Страдлейтер почти не слушает. Расчёсывает великолепные локоны.
— Надо пойти хотя бы поздороваться, — говорю.
— Чё ж не идёшь-то?
— Иду. Не так же сразу.
Он по новой начал перекладывать все волосы. На причёску ему нужно не меньше часа.
— Её родители развелись. А мать снова вышла замуж, за какого-то пьяницу, — говорю. — Тощий чувак с волосатыми ногами. Как щас помню. Всю дорогу ходил в трусах. Джейн говорила, он пишет действа, то ль чего-то вроде того, но я видел лишь, как керосинит и не пропускает по приёмнику ни одной чёртовой передачи про всякие там загадки природы. Да бегает голый по всему дому. При Джейн, и вообще.
— Ух ты? — Сразу загорелся. Голый пьянчуга, бегающий по дому при Джейн. Страдлейтер просто помешан на половухе.
— Детство у неё получилось вшивое. Кроме шуток.
Но такое Страдлейтеру по фигу. Его колышет только откровенная половуха.
— Джейн Галлахер. Господи. — Прям на ней задвинулся. Честно. — Надо пойти хотя бы поздороваться.
— Ну дык иди, а то заладил, точно дундук.
Я шагнул к окну, но из-за жары в умывалке оно всё запотело, ни черта не видать.
— Да настроенья ни фига нету. — Впрямь особо не хотел. Такое ведь делаешь только под настроенье. — Думал, она учится в Шипли. Клянусь.
И прошёл по умывалке. Так просто, от делать нечего.
— Понравилась ей игра? — говорю.
— Наверно. Откуда я знаю?
— А рассказывала, дескать мы всю дорогу играли в шашки, иль ещё чего?
— Господи, откуда я знаю? Мы только что познакомились, — Страдлейтер наконец-то сделал ломовой пробор и складывал сраные бритвенные причиндалы.
— Слушай, передай ей привет, а?
— Лады, — сказал Страдлейтер, но я понимал: чёрта с два. Чуваки вроде него приветов не передают.
И отвалил; я ещё немного постоял в умывалке, думая про Джейн. Потом тоже побрёл в комнату.
Вхожу — а Страдлейтер надевает перед зеркалом галстук. Чуть не полжизни торчит у зеркала. Я сел в кресло, малёк за ним понаблюдал.