ОБРЫВ на краю ржаного поля ДЕТСТВА - Страница 17

Какая ж я чёртова раззява: назвал водителю улицу, где живу — просто по привычке, и вообще. В смысле, совсем забыл, что наметил дня два переждать в гостинице и до начала каникул дома не всплывать. Вспомнил лишь на полдороге через Сад. И говорю:

— Развернёмся где-нибудь. Я спутал улицу. Мне надо обратно в середину города.

Водила попался такой надутый:

— Здесь разворота нету, по'ял? Односторонка. Те'ерь при'ётся пилить аж до Девяностой улицы.

Спор заводить не хотелось.

— Хорошо. — Тут я вдруг вспомнил. — Слушай. Видал уток в пруду — ну у Южного входа в Сад? Ну небольшое озеро. Случайно не знаешь, куда они деваются, ну утки, после того как пруд замерзает? Не знаешь случайно? — А сам понимаю: вероятности — никакой.

Повернувшись, он посмотрел, как на недоумка:

— Ты чё, паря? Прикалы'еcся?

— Да нет — просто любопытно, вот и всё.

Он больше ни фига не сказал, я тоже. Выехали из Сада на Девяностую улицу. Тут водила говорит:

— Ну, приятель. Куда?

— Понимаешь в чём дело: в гостиницу на Восточной стороне неохота, ещё на знакомых напорюсь. Инкогнито путешествую. — Противно говорить пошлятину вроде «инкогнито путешествую». Но с пошляками всегда сам становлюсь пошляком. — Не знаешь случайно, кто лабает в «Тафте» или «Новойоркце»?

— Без понятья.

— Ладно, тогда поехали в «Эдмонт». Давай остановимся где-нибудь, выпьем по ершу. За мой счёт. Бабки наличествуют.

— Не с руки, парень. Извиняй. — Да, весёленькое обчество. Ломовой чувак.

Приехали в «Эдмонт», я пошёл поселяться. В тачке-то надел красную охотничью кепку — просто для прикола — но подходя к стойке, снял. Не хотел выпячиваться, всё такое. Вот повалёха. Ведь не знал тогда, что чёртова гостиница битком набита извращенцами да придурками. Самый настоящий притон.

Мне дали какую-то занюханную комнату, даже из окна ни хрена не видно, кроме другого крыла гостиницы. Ну и наплевать. Слишком уж гнусное настроенье, дабы обращать внимание на виды из окошка. До комнаты проводил носильщик, старикан лет шестидесяти пяти. Тоску нагнал ещё похуже, чем комната. Из породы лысых чуваков, зачёсывающих волосы с одной стороны через всю голову — ну плешь прикрыть. По мне лучше уж светить лысиной, нежели эдак исхитряться. И вообще — какая замечательная работёнка для шестидесятипятилетнего парнишки. Подносить чемоданы да стрелять чаевые. Наверно, он не слишком башковитый, но всё равно жутко противно.

Подносчик отвалил, а я немного поглазел в окно, прямо в куртке, и вообще. Всё равно делать больше нефига. В другом крыле гостиницы отвязывались на полную катушку. Причём даже не задёргивая занавесок. Вы не поверите, чего отмочил седой такой, благообразный чувак, в одних трусах. Положил на кровать чемодан. Вынул оттуда и напялил женские шмотки. Настоящие: шёлковые чулки, туфли на высоких каблуках, лифчик, пояс для чулок со свисающими резиночками, остальные причиндалы. После влез в очень узкое чёрное вечернее платье. Боженькой Иисусом клянусь! И стал прохаживаться по комнате мелкими такими шажками, по-женски, а сам курит сигарету, поглядывая на себя в зеркало. Всё в полном одиночестве. Разве только кто-то торчал в ванной — особо не разглядишь. Потом смотрю — в окне чуть ли не над его комнатой мужчина с женщиной поливают друг друга водой изо рта. Или чем покрепче — неизвестно, чего у них там в стаканах. Короче, сначала отхлёбывает он и тонкой струйкой поливает её, потом так же она — его, по очереди, Господи боже мой. Вы б на них посмотрели. Ржут до слёз, точно смешней ни хрена не придумаешь. Кроме шуток, гостиница кишмя кишит извращенцами. Я оказался чуть ли не единственным здоровым придурком во всём заведении, без крупного преувеличенья. Адски подмывало послать молнию мудиле Страдлейтеру — пусть мол первым же поездом мчит в Новый Йорк. Он бы в той гостинице всех переплюнул.

Беда в чём: хочешь, не хочешь, а эдакая мутотень прям завораживает. Например, девица, кому всё лицо забрызгали водой, выглядела довольно хорошенькой. В смысле, отсюда-то большинство моих неприятностей. Изо всех задвинутых на половухе, какие вам попадались, в душе я, пожалуй, самый задвинутый. Иногда прям тянет заняться страшной гнуснятиной, лишь бы случай выпал. Даже отчётливо представляю, как веселился б до упаду, прям с надрывом; а нажрюкавшись вдвоём с девицей, да всё такое, запросто и водой друг дружке в морду, и вообще. Но дело вот в чём: не прикалывает меня сама затея. Чем-то попахивает, коли прорюхать. Думаю, раз от девчонки по-настоящему не тащишься, нехрена с ней вообще встречи назначать, а уж тащишься — то балдеешь и от лица, а коль по вкусу лицо — нефига устраивать с ним всякую пакость, хотя бы вот воду прыскать. Честно говоря, очень плохо, что всякоразная гнуснятина доставляет порой столько радости. Да девчонки сами не слишком большие помощницы, чуть только сбросишь обороты, дабы окончательно не отвязаться, едва норовишь не испортить чего-то впрямь хорошего. Года два назад я знал одну метёлку, которая ещё гнилей меня. Ё-моё, вот она оттягивалась! Но мы какое-то время неплохо развлекали друг друга, прям до отвращенья. Честно, в половухе ни хрена не разберёшься. Вечно занесёт чёрт те куда. Сперва сам себе составляю правила полового поведенья, после тут же их нарушаю. Вот хоть в прошлом году — зарёкся встречаться с девчонками, про кого знаю, мол в глубине души дуры набитые. И на той же неделе собственное обещанье нарушил — да какой там, в тот же день нарушил. Весь вечер целовался с ужасной выпендрёжкой Энн Луиз Шерман. В половухе ни хрена нельзя просечь. Господом Богом клянусь.