Короче, снова надел свежую рубашку, а сам мыслю: впереди оченно неплохая возможность. Раз она шлюха, всё такое, почему б на ней не подучиться — на случай рано или поздно вступлю в брак, и вообще. Иногда про подобную хрень подумываю. В Хутоне как-то попалась книженция, а в ней прям жутко опытный, обходительный чувак, повёрнутый на половухе. Даже имя помню — г-н Бланшар. Книга паршивая, но чувачок вообще-то здоровский. Жил в большом замке на Ривьере, ну в Европе, и всё свободное время избивал дубинкой женщин. Тощий, как щепка, однако бабы от него торчали. В одном месте он там сравнивает женское тело со скрипкой, всё такое; нужен, говорит, чумовой исполнитель, дабы правильно на нём играть. Книга, понятное дело, дико пошлая, но из башки всё не йдёт та хренотень про скрипку. Вот, в общем-то, и хотел вроде как поупражняться — на случай в один прекрасный день женюсь. Ё-моё, Колфилд с Волшебною Скрипкой. Пошлость, конечно. Но не слишком откровенная. Не возражал бы получше в эдаких делах фурычить. По правде говоря, покуда развлекаюсь с какой-нибудь метёлкой, то вечно, чёрт побери, настоящая засада найти то, чего ищу — ну, вы понимаете, Господи Боже мой, о чём речь. Взять хотя б девчонку, о ком рассказывал, дескать лопухнулся и не трахнул. Я чуть не целый час потратил, пока снял с неё проклятый лифчик. И вот наконец-то сдюжил, а она уже готова глаза мне выцарапать.
Короче, всё брожу по комнате, жду появленья обещанной девицы. Да всё надеюсь, мол хорошенькая. Но вообще-то вроде даже по фигу. Просто хотел как бы уж с этим разделаться. Наконец в дверь постучали. Пошёл открывать, а под ногами оказался чемодан, я через него полетел, чуть коленку не расшиб. Вот чёрт, вечно выберу самое подходящее время для полёта через чемодан, и вообще.
Открываю дверь, там стоит шлюха. В пальто со стоячим воротничком, без шляпы. Волосы светлые, но сразу видно: крашеные. И совсем не старая мымра.
— Здравствуйте, — говорю. Ё-моё — обходительный, чёрт.
— Морис сказал про тебя? — спрашивает. Вроде б настроена не слишком на хрен дружелюбно.
— Парень с подъёмника?
— Ну.
— Про меня. Заходите, пожалуйста. — А самому становится всё больше и больше не в жилу. Правда.
Она вошла; сразу сняв пальто, бросила на кровать. Осталась в зелёном платье. Потом, присев как бы бочком на кресло у письменного стола, начала качать ногой вверх-вниз. Положила ногу на ногу и ну раскачивать. Слишком дёрганая для шлюхи. Правда. Наверно, потому как адски молоденькая. Примерно моего возраста. Я сел в кресло рядом с ней, предлагаю закурить.
— Не балуюсь, — говорит. Тоненьким жалобно-плаксивым голоском. Еле слышным. Причём не благодарит, после того как чего-нибудь предлагаешь. Даже в голову эдакое не приходит.
— Разрешите представиться: Джим Шишак.
— У тя часы наличествуют? — само собой, имя ей на хер по барабану. — Эй, а сколько те лет, а?
— Мне? Двадцать два.
— Фигушки.
Во прикольно сказанула. Прям по-детски. Вроде бы потаскуха должна сказать «чёрта с два» или «не трепись», а не «фигушки».
— А вам сколько? — спрашиваю.
— Сколько есть — все мои, — говорит. О-очень остроумно! — Дык наличествуют часы-то? — снова спросила; тут же встав, стащила через голову платье.
Мне стало прям не по себе. В смысле, столь неожиданно разделась, и вообще. Понятное дело: когда вот так вот встают да снимают через голову платье, надо возбуждаться, но я почему-то не того. Чувствовал чё угодно, только не вожделенье. Обалденная тоскища напала — не до трахалок.
— Ну’д’к наличествуют у тя часы-то?
— Не-а. Нету, — говорю. Ё-моё, жутко стало не по себе. — А вас как зовут?
На ней осталась только бледно-красная сорочка. Прям аж неловко. Честное слово.
— Санни, — говорит. — Ну, поехали.
— Не желаете немного поговорить? — спрашиваю. Детский сад, конечно, но больно уж чуднóе накатило настроенье. — Вы очень спешите?
Она посмотрела как на пыльным мешком из-за угла ударенного:
— О чём же на фиг хошь говорить?
— Не знаю. Так просто. Подумал — вдруг вы хотели б немного поболтать.
Она снова села на кресло возле стола. Но сразу ясно: напряглась. И опять закачала ногой — ё-моё, вот дёрганая чертовка.
— Не желаете сигаретку? — спрашиваю. Совсем забыл, она ж не курит.
— Я не курю… Слушай, собрался говорить — дык давай. У мя делов по горло.
А мне в башку не лезет, о чём бы. Подумал спросить, как стала шлюхой, всё такое, но не решился. Небось всё равно б не рассказала.
— Вы ведь не из Нового Йорка? — спрашиваю в конце концов. Больше ни шиша не посетило.
— Из Холливуда.
Поднялась, подошла к кровати, взяла платье.
— У тя плечики наличествуют? А то помну. Только из чистки.
— Ещё бы, — сразу сказал я. Приятно встать да заняться делом. Отнёс платье в шкаф, повесил. Вот чёрт! Почему-то стало вроде как грустно. Представилось: идёт она в лавку покупать платье, а никто не догадывается, мол пришла блядюшка, всё такое. Продавец вообще, наверно, подумал, обычная девчонка. В общем, стало адски грустно — сам точно не скажу почему.
Опять сев, я попытался продолжить завядший разговор. Вообще-то собеседница из неё та ещё.
— Вы работаете каждую ночь? — Едва произнёс, понял, сколь жутко звучит.
— Ну.
И прошлась по комнате. Взяла со стола перечень кушаний, стала читать.
— А днём чего делаете?
Плечами пожала. Вообще-то довольно худенькая.
— Сплю. На показы хожу. — Положив разблюдовку, глянула на меня. — Ну, поехали. Не всю же…
— Слушайте, я сегодня не очень хорошо себя чувствую. Вечер выдался трудноватый. Господом Богом клянусь. Я заплачу, всё такое, но вы ведь не особо возражаете, коль мы не станем этим заниматься? Ведь не особо возражаете?