ОБРЫВ на краю ржаного поля ДЕТСТВА - Страница 27

Беда в чём: уже ни черта не хотелось. Настроенье жутко паршивое — ну не до трахалок, как на духу говорю. Она тоскищу нагнала. Зелёное платье, висевшее в шкафу, всё остальное. К тому же, вроде бы мне вообще в лом этим заниматься с девицей, целыми днями просиживающей на дурацких кинопоказах. Честно — в лом.

Тут она подходит с подозрительным таким выраженьем лица, словно якобы мне не верит:

— Чё за дела?

— Обыкновенные дела. — Ё-моё, тут уж задёргался я. — Просто мне только-только сделали иссеченье.

— Иди ты? Чё резали?

— Ну, как бишь его… клавикорд.

— Иди ты? Где ж сия хреновина расположена?

— Клавикорд-то? Ну, вообще-то в позвоночном столбе. В смысле, в самой середине позвоночника.

— Иди ты? Круто. — И села мне на колени. — А ты прикольщик.

Я уже её побаивался — посему продолжал врать напропалую.

— Ещё восстанавливаю силы.

— Ты похож на чувака из кино. Ну знаешь. Как же его? Ну знаешь, о ком я. Блин, как же его кличут-то?

— Не знаю, — говорю. Даже не намерена вставать с моих коленей.

— Да знаешь. Он ещё играет в ленте с Мел-вином Дагласом. Он ещё евойный младший братишка. Ну который ещё падает с лодки. Ну знаешь, о ком я.

— Нет, не знаю. Норовлю ходить на показы как можно реже.

Тут она изменилась прямо на глазах. Взгляд вдруг стал нахальным, и вообще.

— Давайте завязывать. Говорю же: не в настроеньи. Только из-под ножа.

Но она продолжает сидеть на коленях, всё такое, и глядит с охренительным презреньем.

— Слушай, ты. Я уже спала, вдруг придурок Морис будит. Думаешь, мне…

— Говорю же: за приход заплачу, и вообще. Кроме шуток. Бабок куча. Просто сейчас ещё лишь восстанавливаюсь после весьма тяжёлой…

— Какого ж чёрта тогда сказал недоделанному Морису, мол хочешь девочку? Раз те к чёрту только-только разрезали твой чёртов… как его там. А?

— Думал, самочувствие будет гораздо лучше. Немного погорячился в предположениях. Честно. Извините. Привстаньте на мгновенье — достану бумажник. Кроме шуток.

Девица злая, как чёрт, но с колен встала. Я подошёл к тумбочке, взял бумажник, достаю пятидолларовую бумажку, протягиваю:

— Большое спасибо. Премного благодарен.

— Здесь пять. А стоимость десять.

Ведёт себя всё нахальней. Я и боялся, что начнёт какую-нибудь хренотень. Честное слово, прям предполагал.

— Морис сказал пять. До полудня — пятнадцать, за один раз — всего пять.

— За один — десять.

— Он сказал пять. Я извиняюсь — на самом деле извиняюсь — но больше не отстегну.

Опять пожав плечами, сухо так говорит:

— Подашь платье? Или тебя слишком напряжёт?

Да, коварная девочка. При столь сопливом голоске — аж страшновато. Кабы большая взрослая блядь с толстенным слоем замазки на роже да всем прочим — вполовину б эдакой жути не нагнала.

Ну достал платье. Она надела, всё такое, потом взяла с кровати пальто:

— Пока, сюсик.

— Пока.

Даже её не поблагодарил, и вообще. Причём очень тому рад.

14

Старушка Санни отвалила; сев в кресло, я выкурил две или три сигареты. Начало светать. Ё-моё, во муторно! Вы даже представить себе не в силах, сколь гнусно. И тут я стал разговаривать с Элли — прямо вслух. Подчас на меня накатывает, в случаях очень уж мощной хандры. Всё твержу, дескать иди домой, бери велик и жди перед домом Бобби Фаллона. Бобби жил недалеко от нас в Мэне — то бишь тыщу лет назад. Короче, дело обстояло так: однажды мы с Бобби собрались съездить на великах к озеру Седебего. Решили взять с собой сухой паёк, всё такое, ружьишки — ну, пацаны ещё, вот и думали подстрелить кого из мелкашек. Словом, Элли, услышав, как договариваемся, захотел с нами, а я запретил. Сказал, он ещё маленький. И вот теперь, едва станет очень погано, всё приговариваю: «Ладно. Иди домой, возьми велик и жди перед домом Бобби Фаллона. Быстренько». Не то чтоб я никуда его с собой не брал. Вовсе нет. А в тот день не взял. Он не обиделся… сроду ни на кого зла не держал… но чуть только тоска накатит, меня почему-то замыкает именно на том случае.

В конце концов разделся да лёг спать. Уже в кровати вроде как потянуло прочесть молитву, всё такое, но не сумел. Вот прям охота, а получается не всегда. Во-первых, вроде как неверующий. Я люблю Иисуса, всё такое, но большинство остальной мутоты в Писании мне по фигу. Взять хоть Его учеников. Честно говоря, адски раздражают. Нет, после смерти Иисуса ещё куда ни шло, но пока Он жил, пользы Ему от них выгорало как от козла молока. Всю дорогу только вредили. В Писании мне почти все люди больше по нраву, чем Ученики. По правде сказать, следом за Иисусом мне из Писания больше всего лёг на душу чокнутый такой чувак, живший в гробницах, резавший себя камнями. Я дурачка несчастного люблю в десять раз сильней, нежели Учеников. В Хутоне то и дело спорил с одним парнем, Артуром Чайлдзом, тот жил в соседней комнате. Старина Чайлдз — квакер, и так далее, всю дорогу Писание читает. Приятный паренёк, очень мне нравился, но на многую хренотень в Писании мы смотрели по-разному, особенно на Учеников. Он всё талдычил, мол ежели я не люблю Учеников, значит не люблю самого Помазанника, и вообще. Всё напирал, дескать раз Иисус выбрал себе учеников, то как же их не любить. А я отвечал, мол понимаю: Он их выбрал — но наобум. Времени, говорю, Ему недоставало ходить да во всех копаться. Я, говорю, Иисуса вовсе не обвиняю, всё такое. Не виноват Он, просто сроки поджимали. Помню, спросил старину Чайлдза, считает ли тот, якобы повесившийся Иуда — ну, чувак, который Иисуса предал, и всё такое — попал в ад. Чайлдз сказал: безусловно. Однако тут я с ним в корне не согласен. Поспорил бы, говорю, на тыщу: Иисусу даже в голову не пришло отправлять старину Иуду в ад. Я б и щас поспорил, имейся в загашнике тыща. По-моему, любой из Учеников не задумываясь отправил бы его в ад иль ещё куда подальше, а вот Иисус не стал, — последнее готов прозакладывать. Старина Чайлдз сказал, плохо, мол, ты не ходишь в храм, да всё такое. В чём-то чувак прав. Не хожу. Во-первых, родители разной веры, и все дети у нас в семье безбожники. Коль уж совсем честно, то даже священников не терплю. Во всех заведениях, где образованье получал, у священников во время проповедей прорезаются жутко приторные голоса. Господи, жутко ненавижу подобные закидоны! Не врубаюсь, чего б им, чёрт возьми, естественными голосами-то не говорить. Слушаешь эдакого, а про себя думаешь: во заливает!