— Ну да? Откуда?
— Волею случая из Шанхая.
— Иди ты! Китаянка, Бог мой?
— Естественно.
— Вот те на! Дык тебе нравится? Ну, что китаянка?
— Естественно.
— А почему? Охота понять. Честно — очень любопытно.
— Просто считаю восточное мироощущенье убедительней западного. Раз уж так настаиваешь.
— Правда? А чё ты называешь «мироощущеньем»? В смысле, трахалки, всё такое? В смысле, в Китае лучше трахаются? Чё вообще имеешь в виду-то?
— Господи, не обязательно в Китае. Я сказал на Востоке. Мы чего, так и станем продолжать сей бестолковый разговор?
— Слушай, я не прикалываюсь. Кроме шуток. Почему на Востоке лучше-то?
— Бог мой, там круто всё намешано, — сказал старина Лус. — Просто они рассматривают половые отношенья не только как плотский, но и как духовный опыт. Но ежели ты меня считаешь…
— И я! Я тоже их рассматриваю не только, как ты говоришь-то… плотским, а духовным опытом, и вообще. Нет, правда! Но в зависимости от того, с кем я, чёрт возьми, ими занимаюсь. Предположим, с кем-то, кого даже…
— Господи, не так громко, Колфилд. Не в состояньи говорить потише — давай бросим весь…
— Ладно, ладно, ты слушай, — распалясь, впрямь вещал чересчур громко. Со мной случается, стоит лишь войти в раж. — Ведь именно про то речь. Ясное дело: считают, мол надлежит существовать и плотскому, и духовному, и художественному, и вообще. Но я в смысле, нельзя ж трахать всех направо-налево — ну, любую метёлку, с кем целуешься, и вообще — да чтоб всё попадало в масть. Верно?
— Давай прекратим обсужденье, — сказал старина Лус. — Не возражаешь?
— Ладно, но послушай. Взять хоть тебя с китайской чертовкой. Чё между вами такого уж хорошего-то?
— Хватит, говорят же.
Слишком полез к нему в душу. Понимаю, конечно. Но в Лусе меня вечно такие феньки обламывали. Ещё в Хутоне заставлял других рассказывать жутко личную хреноту, а начнёшь ему задавать вопросы о нём самом — сразу напрягается. Башковитые чуваки вообще не любят умственных разговоров, коль их затеяли не они. Раз сами заткнулись, то всю дорогу хотят заткнуть и тебя; возвращаются в свою комнату они — ты тоже изволь идти к себе. В Хутоне старина Лус не терпел — правда-правда, точно знаю — ежели, после половых наставлений нашей шобле у него, мы шли куда-нибудь поболтать между собой. В смысле, я с другими ребятами. В чьей-то ещё комнате. Старина Лус просто рвал и метал от злости. Вечно считал: проповедь закончена — все обязаны разойтись по стойлам да заткнуть хлебало. Боялся, вдруг скажут чего поумней, нежели он. Забавный чувак, честное слово.
— Пожалуй, поеду в Китай, — говорю. — А то больно уж вшивая у меня половая жизнь.
— Естественно. У тебя незрелый ум.
— Точно. Нет, правда. Я знаю. Понимаешь, в чём дело? С тёлкой, которая не очень по сердцу, никак не выходит почувствовать настоящего полового возбужденья — настоящего, понимаешь? В смысле, ей надо обалденно мне нравиться. А чуть не обалденно — всё проклятое желанье исчезает, и вообще. Ё-моё, как же это уродует половую жизнь, просто жуткий облом. Дрянная у меня половая жизнь.
— Естественно, Господи. Я ведь в прошлый раз сказал, чего тебе нужно.
— В смысле, изучить вытесненное в подсознанье, всё такое? — Он вправду советовал. Его отец копается в подсознании, понимаете?
— Сам к чёрту решай. Не моё собачье дело, как ты проживёшь жизнь.
Я чуток помолчал. Думал.
— Предположим, пойду к твоему отцу на проверку. Чё он мне сделает? В смысле, как со мной поступит-то?
— Никак на хрен не поступит. Просто поговорит с тобой, а ты — с ним, Господи. Всего лишь поможет тебе осознать склад твоего ума.
— Не понял?
— Ну, склад ума. Твой мозг работает по… Слушай. Не намерен я излагать начала психоанализа. Любопытно — позвони ему, договорись о встрече. Нет — дык нет. Мне совершеннейшим образом по фигу, честное слово.
Я положил ладонь ему на плечо. Ё-моё, занятный всё-таки чувачок.
— Друг ты мой хитрожопый, — говорю. — Врубаешься?
Посмотрев на наручные часы, Лус встал:
— Пора рвать когти. Хорошо посидели.
Подозвал халдея и велел притаранить счёт.
— Эй, — спрашиваю, пока он не смылся. — А твоё подсознанье отец проверял?
— Моё? Тебе-то зачем?
— Да просто так… Ну скажи — проверял?
— Ну, не совсем. Помог мне внести определённую правку, однако в полной проверке необходимости не ощущалось. Тебе-то зачем?
— Да низачем. Просто любопытно.
— Ладно, отдыхай, — а сам уже встал, отсчитывая чаевые, всё такое.
— Выпей ещё рюмочку, — говорю. — Пожалуйста… Адски жуткая тоскища. Кроме шуток.
Не-а, говорит, недосуг. Уже, мол, опаздывает. И отвалил.
Старина Лус… Занудный, конечно, зараза, но словарный запасец мощный. В Хутоне среди учеников знал больше всех слов. Нас там опрашивали.
Я всё сидел у стойки, попивая да поджидая, пока появятся Тина с Жанин, изображающие ежедневную хренотень, но те всё не выходили. Сначала возник женоподобный чувак с вьющимися волосами и отбарабанил на фоно, потом спела какая-то новая мочалка, Валенсия. Ни хрена особенного, но уж получше старушек Тины да Жанин — во всяком случае хоть песни хорошие выбрала. Фоно там прям около стойки, и вообще, посему старушка Валенсия стояла почти рядом со мной. Я вроде как строил ей глазки, та делала вид, якобы даже не замечает. Наверно, не стал бы так себя вести, но уже чертовски развезло. Закончив, она быстренько умотала в подсобку; даже не успел пригласить её на рюмочку. Пришлось позвать распорядителя. Велел ему спросить у старушки Валенсии, не желает ли та посидеть со мной выпить. Он пообещал, но просьбу, небось, так и не передал. Люди в ни жисть никому ни фига не передают.