ОБРЫВ на краю ржаного поля ДЕТСТВА - Страница 44

Словом, свалив к чёрту из Сада, потопал домой. Всю дорогу шёл пешком. Там не очень далеко, да я совсем и не устал, к тому же балдёж весь испарился. Правда, холод донимал… И вокруг — никого.

21

Давно уже столь не везло: вхожу в подъезд, а у подъёмника бдит не Пит, обычно работающий по ночам, а какой-то новый чувак. Я его раньше не видел, посему тут же сообразил: коль не столкнусь нос к носу с предками, всё такое, то поприветствую старушку Фиби да по- шустрому отчалю — никто даже не узнает, заходил или нет. Чумовая везуха! К тому ж новый парень оказался вроде как чуток с присвистом. Я небрежно эдак велел ему подкинуть меня к Дикстайнам, нашим соседям по лестничной площадке. А сам заранее снял охотничью кепку — неохота выглядеть подозрительным, и вообще. Влетаю в подъёмник, якобы обалденно спешу.

Тот закрыл дверцы, всё такое, уже вот-вот нажмёт кнопку, но вдруг поворачивает бошку:

— Их же нету дома. Они же в гостях, на четырнадцатом уровне.

— Вот и хорошо, — говорю. — Предстоит подождать. Я их племянник.

Он вроде как тупо-недоверчиво на меня уставился:

— Дык лучше подождать внизу, в вистебуле.

— Безусловно, лучше… Именно внизу подождал бы, — говорю, — но у меня с ногой не в порядке. Надо держать в определённом положении. Пожалуй, лучше посижу в кресле около двери.

Не поняв, о чём я к чёрту молочу, он выдавил только:

— А-а.

И отвёз наверх. Не плохо, ё-моё! Вообще-то умора: достаточно залепить такое, чего никто не понимает, и люди готовы сделать почти всё, о чём их попросишь.

Короче, вышел у себя на площадке — прихрамывая, точно сволочь, — и шагаю к квартире Дикстайнов. А услышав, как дверцы подъёмника захлопнулись, повернул на нашу сторону. Пока всё идёт хорошо. Даже хмель уже окончательно выветрился. Достав ключ, я отпер замок — чертовски бесшумно. Потом весьма, весьма осторожно вошёл, всё такое, и закрыл дверь. Честно — во мне обалденный вор пропадает.

Само собой, в прихожей темно, словно в преисподней; естественно, свет включать нельзя. Надлежало ступать крадучись, дабы не наткнуться на какую-нибудь хрень да не наделать шума. Зато сразу чувствую: я дома. У нас в передней особый запах, подобного нет нигде в мире. Чёрт его знает. Не цветная капуста, не духи — чёрт его разберёт, — но мигом чуешь: ты дома. Сначала решил снять куртку и повесить в прихожей, но в шкафу полным-полно плечиков: только откроешь дверцу — начинают громыхать, точно сумасшедшие. Посему, не раздеваясь, очень-очень медленно пошёл обратно, к комнате старушки Фиби. Служанка-то меня не услышит, ведь у неё всего одна барабанная перепонка. Как-то рассказала, дескать ещё в детстве братец засунул ей в ухо соломинку. В общем, глуховата, всё такое. Но родители, особенно мать — вот уж у кого слух, куда там проклятой овчарке. Короче, мимо их двери я крался особенно осторожно. Даже не дышал, Господи Боже мой. Отца хоть табуреткой по голове шарахни — не проснётся, зато мама… Стоит лишь кашлянуть где-нибудь в Сибири, уже услыхала. Дёрганая, как чёрт знает кто. Очень часто всю ночь напролёт курит, курит…

Наконец, чуть не через час, добрался до комнаты старушки Фиби. Но её там не оказалось. Я же совсем забыл! Пока Д.Б. в Холливуде, иль ещё где, она всегда спит у него. Сестрёнке там нравится. Самая просторная комната в квартире. Ещё в ней стоит сумасшедше огромный старинный письменный стол, купленный Д.Б. у какой-то пьянчужки в Филадельфии, а также большущая, великанская кровать: вёрст десять в длину на десять в ширину. Где он кровать оторвал, не знаю. В общем, старушке Фиби его комната по нраву; во время отсутствий брат позволяет ей там пожить. Вы бы посмотрели, как она за чокнутым столом делает уроки, иль ещё чего — тот ведь размером почти с кровать. Сестрёнку за ним даже не разглядишь. Но её подобная хренота втыкает. Свою комнату, говорит, не люблю, слишком уж там тесно. Обожаю, говорит, раскинуться. Вот умора! Чего старушенции Фиби раскидывать-то? Нефига.

Короче, адски бесшумно вхожу к Д.Б., включаю настольный светильник. Старушка Фиби даже не проснулась. Я вроде как чуток посмотрел на неё при свете, и вообще. Спит как бы прижавшись лицом к краю подушки. С открытым ртом. Чуднóе дело: взрослые, спящие разинув рот, выглядят обалденно гнусно, а дети — вовсе нет. У детей вид вполне приличный. Хоть даже всю подушку слюной извазюкают, всё равно смотреть не противно.

Пройдясь по комнате — очень тихо, всё такое, — я слегка огляделся. А чувствую себя просто замечательно — ну, для разнообразия. Даже пропало ощущенье, якобы заболеваю воспалением лёгких, и вообще. Просто для разнообразья чувствую себя хорошо. Старушка Фиби разложила одежду на кресле возле кровати. Для ребёнка её возраста весьма опрятна. В смысле, не разбрасывает шмотки, наподобие некоторых детей. Не разгильдяйка. На спинке кресла висит кофта от коричневого прикида, прикупленного мамой в Канаде. А на сиденье лежит сорочка и остальная мура. Туфли с вложенными носочками стоят на полу, прямо под креслом, одна рядом с другой. Раньше их не видел. Новые. Эдакие тёмно-коричневые, из мягкой кожи — у меня, кстати, примерно такие же, — причём клёво сочетаются с канадским прикидом. Родительница здорово её одевает. Правда. У мамашки кое в чём вкус просто ломовой. Коньки там купить, иль ещё чего, не врубается, зато в тряпках туго сечёт. В смысле, платьице на Фиби всю дорогу какое-нибудь чумовое. Ведь обычно на большинстве девчушек — даже при богатеньких предках да всём таком прочем — одежда просто атас. А вот посмотреть бы вам на старушенцию Фиби в кофточке с юбочкой, привезённых мамой из Канады! Кроме шуток.